Речевые сообщения и их связная совокупность в дискурсе создаются автором (авторами), но имеют свою внутреннюю и внешнюю самоорганизацию. Нас зачаровывает непостижимое совершенство речи великих поэтов и прозаиков, экономная точность афоризмов и пословиц, полнота дефиниций в научных текстах, образность в хорошей рекламе, стимулирующей потребителя. И все же, о механизмах создания таких идеальных феноменов можно высказать ряд гипотез, ведущих к пониманию их совершенства. Очевидно, что тема нашего исследования в значительной степени относится к информационному аспекту речевого произведения, а исходной является гипотеза о самоорганизации информации. Необходим междисциплинарный подход, дающий широту взглядов на объект исследования, на использование принципов и аналогий из других наук. Но имеются также и некоторые трудности. Представители разных наук не всегда согласны друг с другом, а понятия одной науки нелегко приживаются в другой. Как точно сказано Р. Томом, работа, выполненная на стыке интересов двух групп ученых, рискует оказаться не принятой ни теми, ни другими: происходит почти биологическая реакция отторжения [Том 1975: 199]. С целью удачной имплантации приходится тщательно аргументировать положения и гипотезы, сформулированные сначала в терминах и понятиях другой науки. Именно таким был «старт» синергетики в лингвистике несколько десятилетий назад.

Синергетическую модель создания речевого произведения в общих чертах предлагает Л.В. Бронник. Исходным здесь является то, что для порождения осмысленного речевого сообщения требуется интеллект, который основывается на когнитивной системе. Ее составляющие – концептуальная и языковая системы. Согласно Л. В. Бронник обе эти составляющие, а значит, и интеллект, пребывают в состоянии равновесия (бездействия?: комментарий автора– Л.С.) до тех пор, пока на интеллект не подействует внешний/внутренний источник информации, требующий ответной вербальной реакции. Такими источниками могут быть эмоция, интенция, внешнее впечатление, требующее сообщить другим адресатам свою оценку или состояние, чей-то вопрос и т. п. Источник информации приводит когнитивную систему в неравновесное состояние, из которого она выходит к новому равновесию за счет согласованного, когерентного поведения концептуальной и языковой систем [Бронник 2008: 35].

Новое равновесие можно понимать как изменение чего-то в концептуальной системе индивида (что-то подтверждено или опровергнуто, реализовалась интенция и др.). Возможно, при этом происходят и какие-то изменения в языковой системе. В результате подобных шагов появляется речевое выражение. Но какие процедуры в этом участвуют, в каком информационном поле, какие у них воз¬можности и ограничения в плане самоорганизации? Требуется конкретизация.

Справедливо утверждение, что когнитивная система является открытой и взаимодействующей со средой. Средой для системы являются экстралингвистические условия порождения речевого произведения и контекст, поэтому Л.В. Бронник свою парадигму называет экологической.

Суть своей модели Л.В. Бронник излагает обобщенно; конкретного описания того, как зарождается/выбирается вербальное выражение, здесь еще нет. Естественно, требуется дальнейшая разработка и конкретизация модели. Для наших исследований эта модель является адекватной для отражения самоорганизации речевого произведения. Конкретизация относится к таким важным вопросам: как следует понимать согласование, когерентность концептуальной и языковой систем, что представляет собой первая из них и т.п. Процесс конкретизации разделим на несколько этапов.

1.О концептах и концептосистеме.

Согласно современным источникам, концептосистема есть система систем концептов, в которой весь спектр ментальных единиц упорядочен в виде некоторых участков-подсистем, сформированных структурно, связно, иерархически [Приходько 2013: 173]. Отдельные концепты в этой системе систем группируются согласно различным принципам и критериям, что является предметом их таксонометрии. Сам феномен концепта достаточно полно может быть определен и описан не менее, чем на нескольких страницах. Отметим, прежде всего, что концепт есть базовая единица мыслительного кода человека, содержит комплексную информацию о предмете или явлении, а также отношение сознания к ним [там же]. Природу этого кода необходимо будет уточнить далее.

К объяснению сущности концепта есть несколько подходов. Концепт считают структурированной единицей сознания, которая содержит совокупность вербальных и невербальных знаний о познаваемом объекте. В рамках репрезентационного подхода концепт понимается как уже созданное знание об объекте. Такой статический подход игнорирует развитие информационной структуры концепта, ее открытость новым знаниям. Деятельностный (дискурсивный) подход настаивает на процессуальной природе концепта [Никитин 2003: 173–174, Мартынюк 2012: 72]. В этом подходе структура концепта описывается через операционные модусы (ипостаси по М.В. Никитину): модусы есть способы организации важнейших процедур интеллектуальной и эмотивной деятельности человека. Эти процедуры – систематизация, классификация, идентификация, структуризация, категоризация действительности. Обратим еще раз внимание на то, что названное выше является процедурами, т.е. до некоторой степени это алгоритмизируемые и программируемые процессы. К процедурной сущности концепта мы будем обращаться и далее.

Информационная структура концепта может быть определена в нескольких аспектах. А) По качеству информации: концепт имеет, по крайней мере, следующие составляющие: 1. понятийная составляющая концепта; 2. перцептуально-образная составляющая; 3. ценностная составляющая [Приходько 2006: 21]. Б) В семантическом отношении концепт представляется как фрейм. Возможны различные структурные и графические изображения фрейма, но при этом сохраняются два принципа таких представлений: презентация знаний о стереотипной ситуации (образце) и наличие инструкции использования информации. Во фреймовой структуре концепта представляется лишь минимальный набор его атрибутов и признаков, без которых он перестает быть концептом. В расширенном варианте фрейма атрибуты и признаки могут добавляться.

Для наших исследований наиболее продуктивным является табличное изображение фрейма [Гаврилова, Хорошевский 2000: 24–25], которое плодотворно используется в ряде работ [Гончарук 2012: 69; Коринь 2007: 103–106; Мукатаева 2008: 125; Ольховская 2009: 56–57; Самарина 2010;Суддя 2013]. Суть такого изображения заключается в следующем.

Табличная структура фрейма. Имя фрейма

Имя слота	Значение слота	Способ получения знаний о значении	Присоединенная процедура

Данная таблица отражает структуру фрейма из любой сферы знаний. Для наших целей мы отождествляем слоты с атрибутами концептов, имя фрейма – с названием концепта, значения слотов – с признаками концептов. Согласно цитируемой работе [Гаврилова, Хорошевский 2000: 24–25], «способ получения знаний» предусматривает такие варианты: 1) знания о значении слота (признака атрибута концепта) получены по умолчанию от фрейма-образца. Такой способ означает, что адресату известны другие концепты, поясняющие данный атрибут, и эти концепты также имеют фреймовую структуру (фрейм-образец); 2) знания получены через наследование свойств от более общего фрейма, т. е. исследуемый концепт содержится в другом концепте, имеющем больший семантический объем; 3) знания получены из базы данных; 4) знания получены через присоединенную процедуру [там же: 24–25].

Присоединенная процедура не всегда является алгоритмизируемой, но обязательно психологически осознанной. При исследовании концептов дискурса присоединенная процедура выражает знания о действиях (предметных или ментальных) коммуникантов. Предметными могут быть поступки, а ментальными – оценки и намерения персонажей, автора или адресата-читателя. Действия коммуникантов являются источником новой информации о значении атрибутов концепта, и в этом отношении присоединенная процедура также важна для изучения концепта. В целом, следует сказать, что табличная фреймовая схема наиболее соответствует определению фрейма как структуры знаний с указанием их источников и инструкций по их использованию. В лингвистике присоединенной процедурой вполне может быть, например, операция сравнения двух номинантов, производимая с помощью тропов. Это действие порождает много новой имплицитной информации. В качестве примера представим табличный фрейм концепта ГОРОД.

Имя концепта – ГОРОД

Атрибут	Значение (признак) атрибута	Способ получения знаний	Присоединенная процедура
Улицы, площади	Для собрания жителей и пути передвижения	1, 3	Образные представления, сравнение, например, с артериями и сосудами
Дома	Жилье; создание уникального стиля; исполнение бытовых функций	1, 3	Образные представления об архитектуре, истории и др.
Транспорт	Перевозка грузов и людей	1, 2, 3 …	-

Цифры в графе «способ …» обозначают номера способов получения знаний, перечисленных выше; троеточие означает, что возможны и иные способы.

Известно, что концепты в некотором ментальном континууме связны/вложены и одновременно отделимы. Степень определенности этих свойств зависит от того, сколько существует в этом континууме подразделений для человеческой практики, и концепты настолько дискретны, насколько существенна и отработана в опыте дискретизация соответствующего участка денотативной сферы [Никитин 2003: 269].

Способность концептов к объединению (вложенности, обобщению) и их расчленимость является общим свойством любых баз данных. Из него вытекает принцип наследования [Гаврилова, Хорошевский 2000: 25] – своеобразная логика подчинения таксонов.

Пример: концепт ОПОЗДАНИЕ незримо подчинен более общему концепту ВРЕМЯ. Если мы, например, активизируем концепт ОПОЗДАНИЕ вербально, описывая последствия нашего опоздания, досаду от случившегося и т.д., мы тем самым активизируем некоторые атрибуты этого концепта, а также его слои. Но при этом нигде эксплицитно не выражается связь с пониманием времени – «до» и «после», потеря времени и т.п. Принцип наследования здесь реализуется имплицитно. Концептуальная система – основа выражения мысли, поэтому необходима работа сети именно с концептами.

О языковой системе

Язык также является системным объектом. Языковая система есть иерархическая организация языковой компетенции, которая состоит из инвариантных единиц (фонем, морфем, лексем, граммем, предложений, текстем), структурирована на основе синтагматических, парадигматических и эпидигматических связей между этими элементами на всех языковых уровнях и служит для реализации номинативной, коммуникативной, познавательной, фатической, волюнтативной, аккумулятивной, трансляционной, эмотивной и других функций [Сучасна лінгвістика 2006].

Согласованность поведения концептуальной и языковой систем не дана изначально: для возникновения согласованности необходимо задание цели: выразить вербально некоторый смысл, соблюсти определенные характеристики вербализации, например, краткость, особую модальность, обоснованность и т.п. Цель управляет настройкой когнитивной системы на создание конкретного речевого выражения. Однако, независимо от конкретной цели, механизм взаимодействия концептуальной и языковой систем постоянен и хорошо известен.

В общих чертах механизм взаимодействия концептуальной и языковой систем заключается в следующем. Согласно А. Н. Приходько, языковая (знаковая) система апеллирует к концепту, тем самым активируя его в сознании, при этом неоднозначно и не полностью выражает его вербально. Концепты презентуют себя в вербальных знаках также не полностью и многими способами [Приходько 2013: 77–81].

Апелляция и презентация являются разнонаправленными процессами, но их взаимодействие по принципу обратной связи позволяет выразить в словах концепт или группу связанных концептов. Употребив слова «апелляция» и «презентация», мы создаем качественное представление о том, ЧТО происходит при взаимодействии концептуальной и языковой систем. Невыясненным остается вопрос КАК это происходит.

О языковой личности

Языковая личность – имманентный признак личности как носителя языка и коммуниканта, что характеризует ее языковую и коммуникативную компетенцию и реализацию их в порождении, восприятии, понимании и интерпретации вербальных сообщений, текстов, а также в интерактивном взаимодействии в дискурсе [Сучасна лінгвістика, 2006: 370]. Языковая личность рассматривается на трех уровнях: 1) вербально-семантическом; 2) тезаурусом; 3) мотивационно-прагматическом – с установлением специфических для них единиц (слов, понятий, деятельностно-коммуникативних потребностей (Ю. Караулов) [там же].

В соответствии с этой градацией, автор как языковая личность принимает участие в самоорганизации дискурса на когнитивном, прагматическом и языково-речевом этапах только отдельными частями своей языковой личности, привлекая для этого необходимые единицы.

2.О самонастройке когнитивной системы

Наивным, на наш взгляд, было бы предположение о том, что достаточно развитая языковая личность (адресант) при создании речевого произведения устанавливает его цели, затем в «ручном режиме» работает с каждым концептом или понятием своего произведения, апеллируя и презентуя, сравнивая варианты выбора по принципу отрицательной обратной связи. Это есть лишь принципиальная схема, а рабочая – связана с настройкой когнитивной системы на более продуктивную работу по достижению конкретной цели, на самоорганизацию отбора информации в том смысле, что эти процессы происходят уже частично неосознанно и ситуативно, а не в «ручном режиме» управления.

Как происходит настройка когнитивной системы, чтобы «оркестр» из множества концептов и языковых средств заиграл согласованно, разыгрывая тему, которую необходимо выразить в вербальном сообщении? Для объяснения необходимо привлечь междисциплинарные знания, плодотворные концептуальные метафоры из областей, которые, несомненно, описывают какие-то аспекты настройки и работы когнитивной системы. Это сведения из теории систем, информатики (устройство и работа любых баз знаний), а также из теории самоорганизации в нейроподобных сетях, поскольку сама теория таких сетей использует аналогию с тем, что реально происходит в сознании человека при трансформации импульсов, впечатлений и пр. в его речевую ответную реакцию.

Следует еще раз акцентировать, в каком смысле мы понимаем самоорганизацию речевого произведения; разумеется, с участием в этом процессе человека. При выборе речевых единиц мы не противопоставляем автоматизм этого выбора, обусловленный правилами синтаксиса, семантикой и др. факторами, отбору единиц осознанно, «вручную». Критерий выбора той или иной единицы в речевом произведении является многомерным, интегральным. Он не может быть полностью осознанным точно так же, как не могут быть осознаны полностью все значения и смыслы концепта. Однако мы выбираем, и достаточно точно. Помогает настроенная когнитивная система, которая в значительной степени работает самоорганизованно, используя свои аттракторы и репеллеры независимо от нас. Роль человека – как встроенного элемента этой самоорганизации – распознавать параметры порядка и с их помощью влиять в целом на работу когнитивной системы.

Далее мы сделаем попытку показать глубокие аналогии в работе и самоорганизации нейроподобной сети и самоорганизованном функционировании когнитивной системы.

2.1.О нейроподобной сети и ее самонастройке

Согласно теории нейроподобных сетей, основными элементами являются нейроны, способные принимать, преобразовывать и распространять сигналы. Это их исчерпывающие характеристики: никакого содержания, смысла, целей нейрон сам по себе не содержит. Каналы ввода информации в нейрон называются дендритами, а единственный канал вывода информации называется аксоном. Структура нейронной сети такова, что каждый аксон нейрона соединен с дендритами других нейронов, и таким образом получается безмасштабная сеть, которая произвольным образом, в зависимости от потребностей и обстоятельств, может быть расчленена, декомпозирована на слои. Каждый нейрон может возбуждаться и передавать сигнал дальше по своему аксону в зависимости от того, сколько и какой активности к нему пришло сигналов по дендритам. Достаточная для возбуждения сумма сигналов и их активности называется порогом возбудимости нейрона. Она регулируется/задается заранее так называемой функцией возбуждения, которая может быть дискретной (ступенчатой), линейной, нелинейной, возрастающей/убывающей и т.п., а также колебательной для обеспечения резонанса в отдельных частях сети [Боровиков 2001: 601].

Общеизвестно, что вид функции задает пользователь сети или ее внутренние обстоятельства. Резонанс, например, необходим в случае ассоциативного взаимодействия концептов, выявления подобия в образных выражениях. В других случаях поведение сети может быть линейным (ответ пропорционален сигналу) и нелинейным в широком диапазоне возможностей. Забегая вперед, скажем, что функция возбуждения играет ключевую роль и в самонастройке нейронной сети, и в самонастройке ее частного варианта – когнитивной системы.

Нейронная сеть демонстрирует чрезвычайно широкие возможности для пользователя моделировать и реализовывать ситуации, возникающие в самых различных сферах бытия: в нейропсихологии, в технических, экономических, биологических сетевых структурах (Интернет, рынок, биоценоз), в речевой коммуникации и др. Нейронная сеть имеет замечательную способность к самоорганизации, к быстрой самонастройке на заданную цель. Этому способствует ее регулируемая иерархичность, нелинейность и диссипативность взаимодействия ее нейронов.

В пустой нейронной сети в смысле отсутствия в ней какого-либо преднамеренно размещенного содержания, тем не менее, можно организовать квази-память и квази-смысл для хранения чем-то важной информации. Это чрезвычайно важно для дальнейшего моделирования функционирования когнитивной системы с помощью нейронной сети. Для организации квази-памяти отдельного нейрона или целой их совокупности достаточно повысить их порог восприятия, и тогда они не будут реагировать на новые сигналы от дендритов, но будут находиться в неизменном состоянии, сохраняя возможность прежней своей реакции.

Квази-смысл у группы нейронов в некоторой компактной области создается в том случае, если в этой области внешним управлением или другими обстоятельствами понижен порог восприятия (это увеличивает долю сигналов и их обмена в этой области сети) или повышена интенсивность сигналов извне (соответствует повышенному вниманию к этой области). В результате, в данной области образуется устойчивое состояние, а с точки зрения семантики – квази-смысл, образ, гештальт. С точки зрения синергетики такое устойчивое состояние есть аттрактор, притягивающий сигналы, информацию из других областей сети. Понижение порога осуществляет функция возбуждения.

2.2. О связи нейроподобной сети и когнитивной системы

Принципиально, ничто не препятствует существованию не пустой, а содержательной нейронной сети, в которой нейроны и их группы содержат в себе некоторую постоянную информацию. Такой сетью может быть, например, языковая система с ее синтаксической, семантико-полевой, стилистической и другимиструктурами. В этом случае, с точки зрения информатики, нейронная сеть превращается в семантическую сеть: каждый нейрон или их группа содержит кодированную языковую единицу с ее значением, а связи между нейронами (сигналы, обмен ими) обусловлены структурными правилами и прагматическими оценками со стороны пользователя. Код каждого слова или устойчивого выражения может быть и более сложным. Например, содержать признак принадлежности содержания слова к более общему содержанию. Таким «библиографическим» способом отчасти реализуется интенсионал слова. Однако, при любой сложности кода, он остается статическим и может играть лишь вспомогательную роль в синергетических процессах в языковой сети.

Что касается концептуальной системы, то она может видеться как слой (слои) нейронной сети, в котором (которых) в каждом нейроне или их группах расположены отдельные концепты по полевому принципу. Для внешнего взгляда такой слой концептов представляется как большой гиперфрейм со слотами (узлами), связями, с обоснованием этих связей.

Однако, «расположить концепт» в группе нейронов – непростая задача для нейроподобной сети искусственного интеллекта, а в естественной памяти человека, имеющей также нейронную структуру, на это уходит длительное время и требуется социальное общение вербальным и невербальным способом, а также – собственные умозаключения.

Концепт не может быть закодирован полностью, если коды понимать традиционно, статически, как обозначение свойств объекта и его места в системе. Понятийный слой концепта еще можно представить частично закодированным таким образом, но перцептуальнообразный и ценностный слои – нет. Здесь обычные статические коды уступают место процедурам динамического кодирования [Гаврилова, Хорошевский 2000: 34–38]. В таком случае уместно возвратиться к процедурной трактовке концепта, принятой в деятельностном (дискурсивном) подходе. В этом смысле концепт существует как виртуальная реальность до тех пор, пока его поддерживает определенная процедура.

Указанная процедурная трактовка концепта снимает вопрос о полном и статически кодированном его «размещении» в нейронной сети. В ней в виде статических кодов можно закрепить частично лишь понятийную составляющую концепта и какие-то опорные слова, характеризующие атрибуты концепта. Остальное (аксиологическая оценка, образные ассоциации потребителя и др.) являются виртуальными и выносятся в ряд процедур, результатом которых могут быть новые вербальные характеристики. В этом случае они добавляются в сеть также в виде обычных кодов.

2.3. Какие же это процедуры?

Процедура структуризации происходит всегда на основе прежней структуризации, которая играет роль онтологии. Следует отметить, что конвенциональность при структуризации не всегда осознается, и лишь ее нарушение вновь ведет к обнаружению сознания. Предметность (восприятия), лежащая в основе онтологии, (почти) синонимична риторике очевидности, в которой эта предметность не ускользает. По Ч. Пирсу, «риторика очевидности» формирует следующие уровни: уровень до-рефлексивной очевидности, в которой слово соотнесено с референтом и непосредственно с действительностью (через имя); это можно назвать естественным течением речи; уровень рефлексивной очевидности, основанной на согласовании и договоре, при использовании базы предыдущего уровня [Киященко 2000: 169].

Осознание конвенций, референции, рефлексии образует сферу сознания. На чем основывается риторика очевидности? Здесь всплывает понятие онтологии. «Создание обобщающего наукоучения о Бытии, онтологии в собственном смысле слова, – красивая претензия уверенного в себе теоретического ума – граничит с потерей необходимой определенности для своего существования, что связано, как мы знаем, со всяким чрезмерно обобщающим построением» [там же: 130]. По И. Канту, онтология ответственна за решение вопросов о том, как и какие понятия мы составляем априори о вещах, чтобы подвести под них все, что может быть дано в созерцании вообще [там же]. Таким образом, онтологические построения можно рассматривать как некоторого рода аксиомы, применяемые без обоснования и доказательств.

Приведенные рассуждения о возникновении (очевидного) смысла основаны на его аксиоматическом принятии из эмпирического опыта, который индивидуален, но во многом совпадает благодаря общей культуре социума. Смысл, выраженный словами, порождается и принимается также из логических предпосылок (силлогизмы, и вообще, причинность; убедительность семантической сети). Все изложенное может создать впечатление о стабильности и беспроблемности в выражении смысла словами. Но это не так. Смысл виртуален и имеет несколько измерений, которые еще больше отдаляют это понятие от самоочевидности. К тому же трактовки смысла в семиотике и когнито¬логии отличаются.

При онтологическом статусе прежней структуризации базовые понятия/представления (архетипы) идут «вглубь» [Семенец 2004: 130]. Это значит, становятся аттракторами, которые захватывают каждое новое подходящее опорное слово-символ. Подобное можно создать даже в компьютерной нейроподобной сети посредством малого порога возбудимости нейронов в зоне аттрактора и большого порога для ответного сигнала.

Структуризация есть установление топологии, сети, охватывающей действительность в нашем сознании. Иначе говоря, это установление границ, маркеров, которые могут быть вербальными, образными, причинно-следственными и пр. Что происходит с маркерами после завершения структуризации? «Уходят вглубь», становятся самоочевидными: в этом месте топологии устанавливаются соответствующие, пониженные значения функции возбуждения. После этого маркеры остаются, но теряют решающее значение.

Процедуры реализуют процессструктуризации действительности [Алефиренко 2005: 164]. Структуризацию можно представить себе как «привязку» фактов к основным базовым представлениям человека (пространство, время, материя …). Одновременно привязка вербализуется, хотя бы в опорных словах. Видя незнакомый объект или испытывая ощущения, чувства, достойные внимания, мы хотя бы автоматически спрашиваем у себя: что/кто это? И запускаем вербальный ответ: это есть… Так возникают атрибуты неизвестного пока что концепта.

Резюме. Итак, вполне реальная нейроподобная сеть, которую можно смоделировать в компьютере, и которая, видимо, есть в голове, имеет выдающиеся способности к самонастройке, к созданию квази-памяти и квази-смысла. В многочисленных лингвистических работах описывается структура языковой и концептуальной систем; эти структуры весьма схожи с нейронной сетью, где в одном слое размещается языковая система, а в другом (других) – концептуальная. Однако размещение концептов в слое имеет свою особенность. «Разместить» в нейронах понятийную составляющую концепта частично можно, поскольку она допускает вербальное выражение, кодируемое обычным статическим кодом. Размещение аксиологической и образно-ассоциативной составляющих концепта таким способом невозможно. Эти составляющие существуют только виртуально, в виде неких процедур, поддерживающих эту виртуальную реальность. Такими процедурами являются процедуры создания квази-памяти и квази-смысла с помощью понижения порога восприятия и/или повышения интенсивности сигналов извне в некоторой области сети. Таким образом, данная область играет роль аттрактора, захватывающего каждое новое опорное слово или выражение, которое ассоциируется с другими знаками, уже присутствующими в зоне квази-смысла. Что означает «ассоциируется», поясним далее с информационной точки зрения.

2.4. Ограничения на процедуры

Упомянутые выше процедуры (например, структуризация) и другие, к которым мы еще будем возвращаться, имеют ограничения. Зона каждого концепта в когнитивной системе, являясь аттрактором с точки зрения синергетики и являясь зоной квази-смысла с точки зрения нейронной сети, притягивает новые и новые языковые единицы, как-то выражающие смысл концепта. Остается неясным, как они в этой зоне упаковываются и есть ли ограничения на «вытягивание» из языковой системы слов, вербальных выражений для данного концепта.

Мы опишем ограничения по следующим направлениям: ограничения типа математических катастроф; ограничения семантическим подобием, включая его фрактальность; ограничения на зацикливание при поиске вербальных выражений.

2.4.1. Об ограничениях типа математических катастроф

В глубоко содержательной статье, написанной математиком о предмете лингвистики, вновь с синергетической точки зрения рассматривается проблема соотношений «означающее» – «означаемое», идущая от Ф. де Соссюра [Том 1975]. В статье справедливо отмечается, что из указанных двух элементов лишь «означающее» поддается объективному изучению. А «означаемое» доступно только интроспекции, будучи психологической реальностью. И, тем не менее, этот факт не есть повод для научного пессимизма. По Р. Тому наиболее важные для нас объекты, события, явления вызывают в нашем сознании процесс их моделирования, структуризации; эта же мысль высказывается и другими учеными, что отмечалось нами ранее. Для углубленного понимания указанных процессов Р. Том вводит методологическую идею об использовании понятия математической катастрофы. Упрощенно говоря, математическая катастрофа есть резкое, скачкообразное изменение параметров объекта или явления. Примерами могут быть практически мгновенная кристаллизация соли в перенасыщенном растворе при понижении температуры до критической (в физике это называется фазовым переходом); обретение неожиданного смысла лексической единицей в контексте: тараканы в голове, мутный крендель.

Общей методикой/методологией нахождения границ объектов, явлений, процессов в работах Р. Тома являются следующее [Том 1975: 204–205]. Пусть в некоторой области U пространства-времени разворачивается интересующий нас процесс. Точку m в этой области называем регулярной, если в каждой близкой точке m1 процесс качественно остается таким же. Окружающее замкнутое множество точек {n}, в которых процесс изменяет свое качество, назовем множеством катастроф процесса. Фактически, это и есть граница процесса. То же самое можно утверждать о любом объекте или явлении. Разумеется, граница объекта таким образом определяет его форму. Объекты и явления могут быть достаточно сложными, поэтому их граница – не обязательно гладкая и наглядная; тем более, если явление многомерное.

При восприятии внешнего явления-раздражителя любой природы человек, чаще всего, воспринимает прежде всего границы этого явления, т.е. форму. Бесформенный объект не воспринимается, он неотделим от фона, а если отделить необходимо, то при структуризации образа психика активно экстраполирует недостающую границу вероятностно-гипотетическим способом, исходя из своего опыта. Экстраполяция есть стандартная процедура. От себя добавим, что слово также имеет форму, передающую его значение (а значит, и границы значения).

В отличие от значения, смысл, передаваемый словом, возникает только в контексте. Пример: смысл слова «стимул» в современных контекстах достаточно далек от первоначального древнеримского. Стимулом там называли длинную заостренную палку, которой погоняли заупрямившихся животных.

Казалось бы, приведенные рассуждения имеют мало отношения к лингвистическим явлениям. Но Р. Том проецирует идею математических катастроф и на лингвистические явления. Он утверждает, что большинство фраз из речевого сообщения может быть разложено на атомарные фразы. Хотя и признает, что разложение неоднозначно, иногда невозможно, а сама концепция атомарных фраз в лингвистике дискуссионная. Например, затруднительно разложить на атомарные фразы шутку, афоризм, парадокс из-за многосвязности составляющих языковых единиц. Разложение усложняется наличием сверхфразового единства и/или скрытой референции.

Пример. Афоризм Ежи Ленца: Эгоист – это тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне.

И, тем не менее, атомарные фразы передают суть сообщения и границы его смысла через так называемые элементарные математические катастрофы [Том 1975]. Приводятся простые примеры.

Я видел профессора, который приехал вчера. = Вчера приехал профессор. Я его видел. Латинское: «Идущие на смерть приветствуют тебя». = Мы идем на смерть. Мы приветствуем тебя [Том 1975: 202–203].

Заслуга Р. Тома состоит в том, что он систематизировал атомарные фразы, которыми можно передать большинство смыслов в речи, и показал установление архетипических связей между частями речи в них.

Установление связей между частями речи Р. Том трактует как элементарные математические катастрофы в том смысле, что независимая доселе часть речи со своим значением получает связь в атомарной фразе с другой частью речи, получается контекст (котекст), и данная часть речи обретает конкретный смысл, т.е. ограничение своего значения. Таким процессом устанавливается граница смыслов, т. е. форма, синтаксис сообщения.

Случаи, когда фраза или текст не разложимы на атомарные фразы, видимо, еще интереснее проанализировать по этой же схеме, но только с привлечением не микро-, а макросинтаксиса, характерного сверхфразовому единству.

Резюме. Понятие математической катастрофы играет важную методологическую роль в установлении границ объектов, процессов, явлений, в том числе, языковых. Границы определяют форму явления или объекта, благодаря чему они могут быть восприняты сознанием, структурированы, экстраполированы и т.д. В большом числе случаев передаваемый смысл может быть разложен на атомарные фразы, которые систематизированы Р. Томом; фактически показано установление связей в них, ограничивающих значение языковых единиц и создающих котекст, который передает элементарный смысл. Данный процесс, трактуемый Р. Томом как цепь элементарных математических катастроф, является ограничительным и создает речевое произведение из языковых единиц.

2.4.2. О фрактальных ограничениях

Описывая фрактальные ограничения, мы не могли избавиться от сомнений: ограничения ли это? Или наоборот, универсальный принцип, проявляющийся в построении языка и речи?

Идея фрактальности в последние десятилетия завоевывает все больше сторонников в различных отраслях науки. Можно также отметить ряд серьезных разработок о фракталах в лингвосинергетике [Москальчук 2003, Семенец 2004, Еникеева 2006, Домброван 2013]. Фракталом принято называть структуру, которая остается самоподобной при любом изменении масштаба (увеличении, уменьшении). Привычные нам примеры фракталов – снежинки, изморозь, повторяющие себя в разных масштабах узоры на коврах, самородки горного хрусталя.

Создатель теории фракталов Бенуа Мандельброт, разумеется, постулировал бесконечное самовоспроизведение структуры во фрактале как в сторону увеличения масштаба, так и в сторону его уменьшения. Эта идеализация позволила понять весьма тонкие вопросы конкуренции аттракторов в реальных синергетических системах. Однако, данная идеализация реально, в жизни, ограничена по техническим и другим причинам: мы не можем зафиксировать на бумаге или на экране бесконечное измельчение фрактала и представляем этот процесс только мысленно; природа создает деревья, корни лишь в виде ограниченной части фрактала, то же самое можно сказать о системе кровеносных артерий животного и человека. Это же относится и к языку: какими бы «фрактальными» ни были морфологические конструкции, их фрактальная структура не измельчается далее морфем. Отметим также, что теоретически и практически фракталы могут быть не только плоскими, как узоры, но и многомерными. А также могут существовать и в пространстве-времени (например, так называемый фликкер-шум – дробление частоты звуков по определенному закону, которое в некоторых случаях оказывает позитивное влияние на психику).

В компьютере можно перевести изображение в звуки и испытать на себе влияние этой «музыки». Одним из очаровывающих эффектов является так называемая прерывность, которая возникает, когда процесс попадает в окрестность периодической точки: одна и та же тема повторяется более или менее часто. Когда тема наконец прекращается, ухо ощущает особую напряженность. Соответствующий зрительный эффект не является таким сильным [Пайтген, Рихтер 1993: 26].

Принцип фрактальности играет важную роль в языке и речи, а также в ограничении процедур вербализации концептов. Для понимания этой роли сначала необходимо остановиться на более подробном пояснении механизма фрактальности и еще недостаточно исследованных вопросах его проявления в саморазвитии языка и речи.

Фундаментальная работа С.М. Еникеевой [Еникеева 2011] посвящена синергетическому аспекту системы словообразования (на материале английского языка). В ней развернута картина фрактальных соотношений в словообразующих цепочках, рядах и гнездах. Показаны механизмы возникновения новых слов на основе фрактальных структур. Словообразующие цепочки и пары рассматриваются как простые линейные фракталы, для которых характерна ограниченная динамичность и бифуркации незначительны. Векторы деривации в них имеют линейный характер, а спектр деривационных шагов в точках бифуркации невелик [Еникеева 2011: 15]. В работе построена иерархия словообразующих фракталов по возрастанию их сложности и динамических возможностей, вершиной которой является макрофрактал на основе алигатур (различных принципов соединения слов) [там же: 17].

Убедительно показано, что в современном английском языке многие деривационные процессы происходят согласно фрактальной, т.е. самоподобной генерации. Таким образом, фрактальные морфологические модели словообразования весьма продуктивны. К сожалению, в работе для сравнения не показаны так называемые непродуктивные модели словообразования, которые также присутствуют в любом языке, но их доля различна. Этот невыясненный вопрос порождает и более глубокие вопросы, выяснение которых требует больших усилий. Известно, что ряд языков (например, английский, немецкий, французский и др.) имеет тенденцию к аналитичности, т.е. не изобилует исключениями, а грамматические и семантические значения языковых единиц, как правило, разделены. В других языках, синтетических, в языковой единице грамматические и семантические значения обычно объединены, что приводит к многообразию грамматических правил и исключений из них. Примеры – тяготение к синтетичности в русском и украинском языках, там много исключений. Есть ли ощутимое различие в доле/объеме фрактальных моделей в аналитических и синтетических языках?

Фундаментальная работа Т.И. Домброван посвящена синергетической модели развития английского языка [Домброван 2013]. Для характеристики состояния языковой системы автор использует ее основные параметры [Домброван 2013: 214], т.е. 5 типов грамматической организации, значения которых изменяются под действием внешних и внутренних условий. Таким образом, состояния языковой системы рассматриваются в своем параметрическом, или фазовом пространстве. Явление относительно быстрых и непредсказуемых изменений в языковой системе автор трактует как фазовый переход, относительно быстрое и кардинальное изменение значений главных параметров.

Явление фрактальности по Т.И. Домброван охватывает несколько языковых уровней: сложноподчиненные предложения, словообразование, построение словосочетаний. В основе данного явления в языке лежит единая субъектно-предикативная структура [там же: 144].

Это звучит убедительно, хотя в некоторых моментах автор несколько расширяет понятие фрактальности, заменяя им понятие иерархии (с неясным самоподобием). В работе содержится также упоминание ключевого в теории фракталов понятия –генератора фракталов. Однако это понятие далее не конкретизируется, и нет пояснения фазовых переходов в языковой системе с фрактальной точки зрения.

Безусловная новизна и плодотворность описанного взгляда на динамику языковой системы позволяет преодолеть традиционный, привычный уровень исследований системы. И неизбежно, в перспективе приводит к трактовке фазового перехода в языковой системе с фрактальной точки зрения.

2.4.3. Пояснение фазового перехода в языковой системе с точки зрения фракталов

Согласно Пайтгену и Рихтеру, генератор фрактала имеет, как минимум, две группы параметров. Первая группа {С} – это параметры конструкции базовой фигуры фрактала (они же – лейтмотив [Пайтген, Рихтер 1993: 33], идея фрактала, композиция). Вторая группа {Z} – параметры исходной точки или области в пространстве-времени, в которой начинается построение фрактала. Вся вариативность и красота фракталов истекает из комбинирования параметров {С} и {Z}. Если фиксировать конструкцию фрактала {С} и изменять области {Z}, то все пространство-время разбивается на зоны аттракторов, притягивающих элементы множества с определенными свойствами. Например, языковые единицы, имеющие определенную семантику. Границы влияния аттракторов называются границами Жюлиа-Фату G-F в честь французских математиков, которые век назад впервые обратили внимание на этот феномен. Если наоборот, фиксировать область {Z} исходных параметров и изменять группу параметров конструкции фракталов {С}, то границы возможного в данном пространстве-времени называются множеством {M} Бенуа Мандельброта. Фазовый переход синергетической системы происходит тогда, когда границы Жюлиа-Фату (G-F) выходят на множество {M} Мандельброта [там же: 27]. Что все это означает в лингвистике – объяснить непросто, однако стоит затратить усилия, т.к. это дает совершенно новую трактовку синергетических процессов эволюции языка.

Пример 1. «Нанизывание» придаточных предложений.

В основе этой конструкции лежит правило, по которому каждое следующее придаточное поясняет и дополняет предыдущее. Поэтому в каждом придаточном содержатся повторы и/или указательные и определяющие местоимения; в этом смысле конструкция является самоподобной, т.е. фрактальной. Исходной позицией параметров {Z} таких предложений является главное предложение-аттрактор, которое «притягивает» все придаточные. Граница Жюлиа-Фату таких предложений, т.е. их длина, определяется исчерпыванием информации, которая в придаточных поясняет/дополняет смысл главного предложения. С этой точки зрения придаточных может быть неограниченно много, т.к. смысл неисчерпаем. Однако множество {С} параметров конструкции рассматриваемого фрактала имеет ограничение по восприятию адресатом таких удлиненных предложений: 3–4 придаточных – и ускользает смысл всего высказывания. Таким образом, граница Жюлиа-Фату рассматриваемого фрактала разрушается при ее выходе на множество ограничений Мандельброта {M}на длину предложения, и происходит фазовый переход – распад всей конструкции.

В качестве примера, якобы противоречащего сказанному, часто приводят шутливое стихотворение «Дом, который построил Джек». В принципе, в нем можно «нанизывать» придаточные до бесконечности. Но в этой блестящей пародии на придаточные предложения незаметно подменены исходные множества {M}, {С} и {Z}, т.е. конструкция иная. Здесь избрана циклическая конструкция, в которой исходное предложение «Вот дом, который построил Джек» далее в придаточных не поясняется, а само используется для характеристики других референтов. В этом стихотворении на самом деле содержится не аттрактор из множества {Z}, а циклический аттрактор – исходное предложение «Вот дом, который построил Джек», к которому возвращается заключение каждого нового предложения.

Пример 2. Выражение времен глагола

Нечто подобное, как в предыдущем примере, происходит с правилами выражения времен глагола. Особенно это заметно в английском языке. В нем до сих пор формально существует 26 времен глагола, часть из которых выражается весьма сложно. Однако, в прошлом такие сложные конструкции, видимо, были нужны для выражения малознакомых явлений, но со временем их освоили, и сложные конструкции упразднились.

В современном английском языке употребляется не более 14–16 конструкций выражения времени действия. А, например, глагол в форме FuturePerfectContinuous или FuturePerfectContinuousinthePast вышли из употребления из-за громоздкости их формы [Грузинская 1958: 92; Колпакчи 1975: 169]. Если расположить все формы выражения времени одного глагола по возрастанию сложности, то такая умозрительная шкала есть фрактал (самоподобие – в наличии одного и того же глагола). Исходной является неопределенная форма глагола, а граница Жюлиа-Фату этого фрактала есть его самая сложная форма времени.

Конструкцию этого фрактала задает множество {С} (синтаксис всех его 26 времен). Множеством Мандельброта {M} здесь являются те формы синтаксиса из множества {С}, которые уже не употребляются из-за сложности их выражения и восприятия. Когда граница Жюлиа-Фату фрактала выходит на {M}, фрактал разрушается, его невозможно дальше продолжить. Вместо Future Perfect Continuous и Future Perfect Continuous in the Past используются Future Perfect и Future Perfect in the Past [Колпакчи 1975: 169].

Таким образом, налицо фазовый переход: самые сложные из времен глагола исчезают из языка и заменяются менее сложными; структура фрактала нарушается; при этом, по словам М.А. Колпакчи, теряются некоторые оттенки длительности действия [там же]. При этом же вынужден изменяться сам синтаксис предложения. В нем приходится переходить от простой предикативной связи (имя существительное – глагол в соответствующей форме времени) к сложно-сочиненному предложению, в котором это имя существитель¬ное или его заменитель повторяется неоднократно и соотносится с глаголом в более простой форме времени.

Пример 3. Фазовый переход при конкуренции фракталов

Интересными являются языковые явления, в которых взаимо-действуют и разрушают друг друга различные фракталы.

В стихотворных текстах обычно присутствует рифма, т.е. созвучность окончаний слов в строках, а также метр – точно обозначенная схемачередования ударных и безударных гласных. Рифму и метр следует рассматривать как тенденцию текста, без которой он становится лишь условно «стихотворным». Варианты метрических схем разнообразны (но их число конечное и в русских, украинских, и в древнегреческих классических текстах). Можно предположить, что эти схемы отличаются в финском языке (изобилие гласных), и в языках чешском и польском (изобилие идущих подряд согласных при минимуме гласных). Тем не менее, метр – устойчивое явление, способствующее ритмическому восприятию и членению информации в стихотворном тексте.

Рифма имеет те же функции, что и метр, но более конкретно выраженные; она устанавливает парадигмальные связи между ключевыми словами в различных строках с целью связать смыслы этих слов.

Метр и рифма относительно независимы друг от друга, но не изолированы. Метр играет устоявшуюся и пассивную роль, а рифма выбирается адресантом более свободно, поэтому может претендовать на роль параметра порядка в самоорганизации смыслов стихотворения. Рифма и метр являются самоподобными конструкциями, т.е. фракталами.

Генератор фрактала метра имеет следующие параметры. Множество {Z} параметров исходного положения: метр обычно используется с самой первой стопы стиха, хотя известны случаи смены типа метра в середине стихотворного текста. Граница Жюлиа-Фату метрического фрактала тривиальна – это последняя стопа текста. Множество {С} – это различные метрические схемы (ямб, хорей, анапест и т. п.). Множество {M} Мандельброта для {С} – это различные инновации метра, которые не входят в классический свод метрических схем. О них спорят, но в наше задание не входит эта дискуссия; мы ограничиваемся классическим перечнем.

Генератор фрактала рифмы содержит такие параметры. Множество {Z} параметров исходного положения: рифма обычно начинается с самого начала текста. Граница Жюлиа-Фату фрактала рифмы также тривиальна – это последняя строка текста. Множество {С} – это различные виды рифмы,которые выбирает автор (авторы) для обеспечения сверхфразового единства в стихотворном тексте. Рифмы могут быть короткого и длинного периода; здесь играет роль длина строки, и в этом происходит пересечение с метром. Множеством {M} Мандельброта для параметров {С} конструкции фрактала рифмы являются пределы краткости рифмы (речевки, детские стихи) или же пределы длины периода рифмы, когда она уже не воспринимается из-за предыдущих нерифмованных слов. В этом последнем моменте и содержатся фазовые переходы рифмы в метр и наоборот. Один фрактал наращивается за счет разрушения второго.

Об условиях перетекания ритмов в метр и наоборот исследователи говорят следующее: стоит усилить ритмическую тенденцию выше известного порога, и она превращается в тенденцию метра. Стоит ослабить метрическую закономерность ниже этого порога, и она немедленно станет закономерностью ритма [Шапир 1990: 71].

Непрерывность/чередование фазовых переходов от рифмы к метру и наоборот возможна потому, что эти фракталы, разрушая друг друга, имеют единый источник – Ритм (с большой буквы), т.е. чередование каких-то чувственно воспринимаемых элементов текста.

P.S. Вспомним, что фазовые переходы, в том числе фрактальные, в языке и речи квалифицированы как и в других науках: это резкая смена значений параметров системы. Это же явление резкого изменения параметров названо ранее математической катастрофой (термин Р. Тома). Два названия одного и того же явления в различных сферах (физика, химия, техника, социум, язык) не дублируют друг друга, а отражают две стороны многочисленных быстрых трансформаций систем. Понятие фазового перехода подчеркивает кооперативные эффекты, диссипацию внутри системы. В традиционном понимании фазовый переход детерминирован своими условиями и не содержит чего-то непредсказуемого. Реактивное взаимодействие элементов в системе, если в нем заложено какое-то противоречие, приводит к его накоплению и затем к относительно быстрой смене состояния системы, т.е. к фазовому переходу. Примеры в области языка уже обсуждались выше.

Концепция математических катастроф акцентирует внимание не на кооперативном взаимодействии элементов системы, а на их результате – быстром изменении состояния системы. При этом данные состояния заранее не всегда предсказуемы. Подчеркивается, что математическая катастрофа происходит в точке бифуркации системы, и этот акцент на непредсказуемость синергетического поведения выгодно отличает рассматриваемое понятие от понятия фазового перехода.

2.4.4. Иные трактовки фрактальности в лингвистике

В работе Е.А. Семенец утверждается, что ключевое слово, индивидуально-авторский символ способен представлять целый идиолект, поэтический образ, символическую семантику лексем [Семенец 2004: 132]. Видимо, такое утверждение имеет основание, но требует серьезной проработки. Фактически, речь идет об «упаковке», архивации значительного объема фактуальной, эстетической, оценочной информации в слове-символе. Обязательно ли при этом «упаковка» имеет фрактальную структуру или же речь идет, прежде всего, об ассоциациях, которые вызывает слово-символ? Если гипотеза о фрактальности упаковки будет когда-нибудь фундаментально обоснована, нас ожидают новые представления о природе символа, в том числе вербального, а также новые представления о сути поэтических кодов, которые разгадывает адресат.

О фрактальной структуре предложения и текста пишет Г. Г. Москальчук [Москальчук 2003: 181–186]. Общего определения структуры текста автор не дает. Но по прочтении ее монографии становится ясно, что структура текста понимается преимущественно не с позиций архитектоники, синтаксиса, содержательной композиции, а как иерархия повторов, циклов, зон влияния, сильных и слабых позиций. Значительным преимуществом такого подхода является то, что все введенные понятия взаимно увязаны и могут быть позиционированы на единой шкале, а позиции выражаются в конкретных числах – количествах словоформ, отнесенных к их сумме в целом тексте. Числовые выражения позволяют обрабатывать статистику различных текстов и находить статистические закономерности. Собственно, только после этого можно говорить о синергетических процессах образования структуры текста [Пихтовникова 2012: 72]. Г.Г. Москальчук утверждает, что уровни понятой таким образом иерархической структуры текста самоподобны, поскольку их расположение на единой шкале подчинено одной и той же пропорции 0, 618 «золотого сечения». Разумеется, все это можно утверждать только для текстов, статистически обработанных автором рассматриваемой работы (загадки, пословицы, стихотворения, рассказы). Насколько эта фрактальность характерна иным типам текста – вопрос открытый и очень интересный.

Резюме о роли фрактальности в языке и речи

Принцип фрактальности, видимо, играет очень важную роль в употреблении языка и построении речевых сообщений, а также в вербализации концептов и художественных образов. В языках, во всяком случае, в аналитических языках, многие продуктивные модели словообразования построены по фрактальному принципу. Фрактальные явления наблюдаются на нескольких уровнях языка – в субъектно-предикативной структуре при словообразовании, в сложноподчиненных предложениях и др.

Принцип фрактальности в языковой системе решает ряд противоречивых проблем самоорганизации этой системы. Например, постоянным и фундаментальным противоречием являются противо-положные требования к языку: увеличение длины сообщения и монолексия языковых единиц (для надежности декодирования сообщения) VS уменьшение указанной длины и полилексия языковых единиц (с целью экономии затрат на декодирование) [Келер 2007]. Мы отсылаем к упомянутой монографии Р. Келера, в которой дана табличная модель языковой системы. В этой модели практически все требования к системе противоречивы и заставляют язык развиваться одновременно в противоположных направлениях, что согласно синергетическим представлениям возможно только благодаря ее иерархичности [Пихтовникова 2012: 63–65]. Об органической связи иерархичности системы с фракталами речь шла ранее.

При вербализации смыслов (которые по своей природе континуальны [Герман 2000: 34] слова-знаки являются дискретными. Передача непрерывного и вариативного смысла дискретными знаками облегчается, если знаки выстраивать фрактально, придавая им тем самым некую тенденцию выражать непрерывность.

Грамотный выбор вербальных выражений в предложениях и тексте связан с преодолением избыточного многообразия в выборе слов, требует ориентиров. Преодоление хаотичности, гармонизация сообщения также связано с фрактальным принципом, основанном на «золотом сечении». Еще одно ограничение, описываемое фрактальным принципом – это нахождение пределов возможного в креативном использовании этого принципа в языке (сопоставление исходных позиций поиска и возможной языковой конструкции с множеством ограничений Бенуа Мандельброта {M}).

Принцип фрактальности в языке и речи играет роль калейдоскопа, превращая асимметрию в языковых явлениях в симметрию, и наоборот.

Симметрия связывает парадигматику и синтагматику цельного текста, а процесс симметризации создает избыточность информации, совершенно необходимую в художественных текстах и облегчающую чтение иных текстов [Суддя 2013: 83].

Таким образом, принцип фрактальности в самоорганизации языковой системы одновременно играет роль и продуктивного инструмента, и ограничителя.

3. О синергетике речевого произведения

Учитывая все высказанное выше о синергетическом взаимодействии подсистем в когнитивной системе, обратимся к нашим представлениям о синергетике порождения речевого произведения, в том числе дискурса (см. п. 1.3. «Общие вопросы самоорганизации дискурса» данной главы).

На когнитивном этапе образования речевого произведения/дискурса замысел, планирование и учет ограничений произведения осуществляется на уровне процедур адресантом как языковой личностью со своим мотивационно-прагматическим уровнем. Данный уровень позволяет адресанту предварительно наметить в концептуальном слое нейронной сети те концепты и/или их атрибуты, которые будут участвовать в создании речевого произведения, а также установить ассоциативные связи между концептами-участниками порождения речевого произведения.

Наметка создается с помощью функции возбуждения путем понжения/повышения с ее помощью порога восприятия соответствующих концептов (создание квази-памяти и квази-смысла, а по сути – аттракторов). Скажем несколько по-иному. Вокруг ключевого слова-символа, играющего роль аттрактора, образуется зона «квази-смысла» путем понижения порога восприятия вокруг этого аттрактора. Для конкретного слова-символа – уже не квази-. Высказанное здесь созвучно утверждениям Н.Ф. Алефиренко: в них также речь идет о процедурах поиска концептов, их выражения в ключевых словах-символах.

Согласно Н.Ф. Алефиренко, язык (по В. Гумбольдту) выступает как инструмент, обеспечивающий актам нашего восприятия и осмысления принципиальное подобие миру. Лишь обладание этим инструментом делает человека разумным. Конечно, внутренняя форма языка скрыта в подсознании, но как только человек включается в процесс речемышления, она тотчас актуализируется, отображаясь в дискурсе стереотипами кристаллизующихся символов. Такими символами выступают многообразные структуры накопителей смысла: символы предметно-изобразительного кода, слова-символы, образы-символы, символические компоненты значения и т. п. [Алефиренко 2005: 160].

Ассоциативность на процедурном уровне заключается в том, что значения функции возбуждения в некоторых областях нейронной сети скоррелированны между собой, поэтому велика вероятность того, что слово «найдет» свой концепт, «притянется» к соответствующему аттрактору. Эта корреляция может быть результатом прошлого опыта пользователя сети (адресанта речевого произведения), но может возникать и в процессе колебательного поиска нужных вербальных выражений (многократные движения от презентации к апелляции и наоборот). Тогда удачный выбор выражения можно трактовать как резонанс колебательных изменений функции возбуждения в различных местах нейронной сети. Психологически этот резонанс воспринимается как озарение, как необъяснимую строго логически ассоциацию смысла концепта с найденным языковым выражением.

Рассматривая когнитивный этап создания речевого произведения /дискурса, еще раз возвратимся к роли концептов в создании произведения и сущности поиска этих концептов в нейронной сети.Обычно цель создания речевого произведения не поддается четкой формулировке. Вместо нее в сознании первоначально присутствуют отдельные признаки и фрагменты этой цели, их оценка, а также не полностью осознанное стремление сообщить адресату нечто, оказать на него воздействие. В таких экстралингвистических условиях «нащупать ядро» будущего речевого высказывания означает:

а) связать ассоциативно эти условия с концептом (концептами), который наиболее точно их отражает. Догадка (подсказка) когнитивной системы нужного концепта не всегда сразу достигает цели: неизвестный концепт может отыскиваться по его атрибутам, а в готовом речевом произведении уже известный концепт так и не будет назван, но заменен своими атрибутами, аналогией, иносказанием;

б) выбрать модус высказывания, тип повествования;

в) исходя из а) и б), выбрать речевую стратегию.

Проиллюстрируем сказанное рядом разнородных примеров.

1. Юмореска Н. Матвеевой «Обратное превращение» (взята из монографии Г.В. Ейгера [Ейгер 2014: 120], поскольку автор монографии перевел ее на немецкий язык). «Я из камня сделал шелковое слово», – /Некогда сказал великий Рудаки./Да. Но он не знал, что переводчик снова / Сделает кирпич из шелковой строки.

Предварительно, цель данного речевого произведения пред-ставляется в рассказе о плохих переводчиках. Рассказ по замыслу автора активизирует в сознании адресата некоторый концепт (допустим, пока неизвестный, а его название не обязательно совпадает с заглавием). Логика создания такого рассказа очевидна. Концепт должен иметь следующие атрибуты.

Имея цель и атрибуты неизвестного концепта, автор уже может сориентировать свою когнитивную систему (= нейронную сеть) на аттрактор «плохой перевод» и создать в сети такой квази-смысл, который притягивает из языковой системы все, что касается этого названия и не противоречит ему по смыслу. Для создания речевого произведения этого недостаточно. Требуется еще выбрать модус и тип повествования, а также стратегию.

В приведенной юмореске postfactum мы видим, что выбрано повествование от автора со включением прямой речи персонажа (великий таджикский поэт Абд. Рудаки), выбран иронический модус, а стратегия – контраст хорошего текста (подлинника) и плохого текста (перевод) – усиливается их образным сравнением. В переводе на не¬мецкий Г. В. Ейгером данный контраст еще более усилен эмотивным фактором.

Атрибуты концепта

Атрибуты	Значения атрибутов	Источник знаний о значениях	Присоединенная процедура
Перевод	Превращение, трансформация текста	Наши знания об иностранных языках, собственный опыт перевода	На данном этапе анализа отсутствует
Плохой перевод	Порча текста подлинника	Наша языковая компетентность	На данном этапе анализа отсутствует

После этого когнитивная система автора вполне могла выбрать персонаж (великого поэта) и его образное высказывание о создании шедевра. По характеру высказывания можно создать противоположное: из камня – шелковое слово – из шелковой строки – кирпич.

Изложенная когнитивная деятельность автора вводит во фрейм неизвестного концепта две присоединенные процедуры: метонимию создания поэтического произведения (из камня – шелковое слово) и антиметонимию «порчи» этого произведения плохим переводом (из шелковой строки – кирпич). Теперь фрейм концепта создан полностью, а названием концепта, не единственным из возможных, предлагается считать ГОРЕ-ПЕРЕВОДЧИК. Заглавие юморески вряд ли подходит в качестве названия концепта, поскольку его абстрактность снимается только в тексте.

Имя концепта – ГОРЕ-ПЕРЕВОДЧИК

Атрибуты	Значения атрибутов	Источник знаний о значениях	Присоединенная процедура
Перевод	Превращение, трансформация текста	Наши знания об иностранных языках, собственный опыт перевода	Введение метонимии, обозначающей создание поэтического произведения
Плохой перевод	Порча текста подлинника	Наша языковая компетентность	Bведение анти-метонимии плохого перевода

В принципе, данный фрейм можно расширить, считая две при-сое¬диненные процедуры атрибутами какого-то нового концепта, описать их значения, истоки и т. д. Тогда получается цепь новых источников информации, обогащающих основной концепт. Подробности таких расширений содержатся в работе [Коринь 2013].

2.Самопародия А. Гитовича «Автопортрет» [Гитович 1965].

Как эти злые краски хороши,/ Здесь боль и гнев лежат у изголовья,/ И проступает сквозь болезнь души/ Улыбка плотоядного здоровья.

В первом приближении целью этого произведения можно считать сообщение в художественной форме о своей глубокой человеческой натуре. Вероятно, в начале пути к этой цели совершенно неясно, как выразить себя: мешают многочисленные клише и образцы – хорошие и плохие. Апелляция к неизвестному концепту начинается с установления его атрибутов: тело – дух, страдания – радость. Глубина личности – в гармонии этих противоположностей.

Автор выбрал модус высказывания – самоиронию, тип повествования – краткий, эпичный. В качестве стратегии избрано не усиление контраста противоположностей, а вербальные коды их гармонизации. Поэтому в окончательном варианте произведения «улыбка проступает сквозь болезнь …», а для самоиронии здоровье объявлено «плотоядным».

По аналогии с предыдущим примером далее можно было бы составить табличный фрейм неизвестного концепта с уже известными атрибутами и добавить присоединенную процедуру – метафоризацию. Роль метафоры здесь заключается в придании наглядности изображению гармонии человека (авто-портрет, краски). Полный фрейм с присоединенной процедурой с большой вероятностью указывает на свое искомое название – фрейм концепта ГАРМОНИЯ (души).

В приведенных двух примерах, а также и в последующих показаны разнонаправленные процессы вербальной (атрибутивной) апелляции к концепту и попытки его презентации через известные атрибуты, выраженные вербально. В когнитивной системе адресанта (= его нейронной сети) апелляция и презентация приобретает характер процедурной игры, в которой сначала устанавливаются аттракторы (вербальные наименования атрибутов), а затем зоны их влияния объединяются с зонами аттракторов присоединенной процедуры (т. е. атрибутов метафор, метонимий). Новое поле деятельности адресанта имеет несколько взаимодействующих аттракторов (образных и прозаических атрибутов искомого концепта). Если адресантом является человек, то он использует лексику, фразеологию и пр. из этого поля, но не в «ручном режиме». Если адресантом является искусственный интеллект, то он в буквальном смысле измеряет семантическое расстояние каждой языковой единицы из этого поля от аттракторов и принимает процедурные решения, какую из них употребить. При достаточно мощном программном обеспечении такая самоорганизация приводит к литературно грамотным и достаточно оригинальным речевым произведениям (см. например, сочиненные машиной стихи, сказки и афоризмы [Любич 1998], а также стихи и послания [Пихтовникова 2012: 99]).

3. Отрывок из «Новеллы о журавлях в небе» [Пихтовников, Мирошник 2013: 47]: Река памяти. В ней свои водовороты, теснины, а дальше она вдруг широко разливается, и вода блестит на солнце бегущими переливами неуловимых воспоминаний, сохранивших один только запах, жест или фразу. Предварительно о цели этого речевого высказывания можно заключить следующее. 1) Это высказывание служит введением к другим описаниям (кто-то вспоминает, улавливает следы прошлых событий); 2) метафора памяти введена для сравнения с таким же изменчивым и непредсказуемым объектом – рекой; это создает наглядность и показывает уровень сложности памяти. Кроме того, атрибуты памяти как таковой выделить сложно, значительно проще пользоваться атрибутами введенной метафоры, которая также презентует концепт ПАМЯТЬ. Эти атрибуты – неожиданное расширение (внезапно много вспомнилось), водовороты (неотвязные воспоминания), теснины (узкая область воспоминаний), блеск бегущими переливами (эмотивный фактор воспоминаний). Несомненно, сравнение памяти с рекой – давно известное клише, но оно позволяет трудно определяемый концепт ПАМЯТЬ презентовать полностью атрибутами другого концепта – РЕКА.

Дальнейший анализ этого речевого высказывания по избранной нами схеме мы не проводим ввиду его очевидности.

4. В заключение заметим, что нейроподобная сеть адресанта, несмотря на ее широкие возможности самонастройки, все же не является панацеей. Существуют такие уже готовые наименования объектов и контекст к ним, по которым невозможно определить скрытый смысл и концепт, представленный в имени объекта. Или все-таки возможно, но вероятностно. В процедурном плане в таких случаях срабатывают ограничения, о которых речь шла ранее.

Примеры. В драме Г. Ибсена «Пер Гюнт» есть сказочный персонаж Пуговичник. Его занятие – встречать с большой оловянной ложкой прожигателей жизни и переплавлять их души в одну, более ценную. Но почему Пуговичник? Ведь он выплавляет не пуговицы. Для большинства читателей этимология этого имени неясна; концепт, стоящий за именем, определить невозможно.

Представим себе также фантастическую ситуацию: некто показал нам новую куклу в одеждах венецианского карнавала XVIII века и сказал, что ее зовут Вчерашник. Кукла сделана мастерски, как подлинник из Венеции, и имеет загадочную улыбку на лице. По дан-ному скупому контексту наше сознание в содружестве с когнитивной системой начинает поиск атрибутов неизвестного концепта, скрытого в имени. Рассуждая вероятностным образом, предположим, что в объекте выражена вчерашняя эпоха, ее карнавальная составляющая. Загадочная улыбка означает скрытые знания Вчерашника о той эпохе и их связи с настоящим. Возможно, здесь отражен концепт СВЯЗЬ ВРЕМЕН; эта связь заключается в такой же театрализации современности (вспомним Шекспира – «жизнь есть театр …»), каков был XVIII век. Мы отдаем себе отчет о зыбкости наших рассуждений, но если реально кто-то увидит такую куклу, будет ли он искать концепт по-другому?

Выскажем предположение, что описанные трудности в поисках концепта в речевом произведении или предъявленном нам контексте приводят в процедурном плане к срабатыванию ограничений типа математической катастрофы и/или фрактального типа. В свою очередь, в нейронной сети это приводит к зацикливанию процедур, появлению парадоксов вместо речевого произведения и т.п. В научном плане подобные вопросы еще не ставились и не изучались. Для примера зацикливания приведем пародийное речевое произведение, создание которого приписывается искусственному интеллекту [Пихтовников, Мирошник 2013: 124].

… Борьба со способностью женщин ошибаться во имя сохранения популяции невозможна. А уход от женщины ошибочен. Ошибочность же в ликвидации ошибки может привести к безошибочности, что само по себе содержит ошибку, которая, в свою очередь, недопустима из-за безошибочного воздействия на ошибочность …

Одним из участников самоорганизации дискурса на прагматическом этапе выступает адресант как языковая личность. Утверждается, что данная языковая личность на этом этапе использует свой тезаурусный уровень, т.е. свой тематически упорядоченный лексикон [Пихтовникова 2012: 39]. Догадка о том, что на прагматическом этапе проектирования дискурса главную роль играет тезаурус автора, кажется сомнительной, если не учитывать один важный момент.

Основной задачей прагматического этапа является выбор стратегии для речевой передачи содержания и для его воздействия на адресата. Для этого необходимо предусмотреть реализацию прагматических функций произведения (фатическую, апеллятивную и др.), выбрать функциональный стиль, тип повествователя, членение сообщения, а также выбрать вербальные и невербальные коды для передачи содержания. Из всего перечисленного с тезаурусом адресанта наиболее ясно связаны коды. Но все остальное устанавливается/возникает по типу самоорганизации (по принципу отрицательной обратной связи) при соотнесении целей-аттракторов с возможностями того или иного функционального стиля, модуса повествования, проявления прагматических функций.

Цель-аттрактор в нейронной сети есть область квази-смысла, который так или иначе перестает быть «квази-», поскольку цель после довербальных представлений о ней все же формулируется вербально, хотя бы в опорных, ключевых словах. Довербальный этап мы не рассматриваем, он не относится к лингвистике. Вербальное представление цели в аттракторе активизирует массу клише для реализации стратегии, прагматических функций. Выбор возможного оптимума зависит напрямую от языковой компетенции адресанта, в том числе от его тезауруса. Но только ли от этого одного тезауруса?

Большинство речевых произведений предполагает их получателя. Адресат может быть предполагаемым (вероятностным) или реальным, если происходит обмен речевыми сообщениями. Так или иначе, каждый адресант на прагматическом этапе создания речевого произведения должен учитывать вероятный тезаурус адресата, чтобы склонить его к интерактивной деятельности, т.е к коммуникативному сотрудничеству или соперничеству. В любом случае несогласованность тезаурусов адресанта и адресата может приводить к образованию так называемых лакун – областей непонимания или разной трактовки высказывания. Чтобы не образовывались лакуны, в нейронной сети адресанта должна присутствовать конкурирующая модель тезауруса адресата, и он ее учитывает на процедурном уровне. Простейшие из таких процедур обычно называют рефлексивным управлением (оппонентом, партнером по коммуникации) и адаптивным управлением с подражательным механизмом [Дружинин, Конторов 1985]. В нашу задачу не входит описание этих типов взаимодействия; отметим только, что данные процедуры параллельной обработки информации наиболее оптимальны для создания стратегий и тактик и достаточно алгоритмизуемы.

Приведем пародийный пример образования лакуны в диалоге человека с искусственным интеллектом (И.И.) [Пихтовников, Мирошник 2013: 102].

И.И.: Вы, пользователь, не можете сформулировать свои вопросы и считаете рассматриваемый нами текст запутанным из-за наличия многих разветвлений мысли. Ваши глаза, говорите, разбегаются. Кстати, что это означает? В энциклопедии я прочитал, это называется косоглазием, и на него не стоит обращать внимание, т.к. интеллект человека ценнее его плоти. Я Вас этим поддержал?

Пользователь: А как же! Материально. Вероятно, Ваша компания скоро будет разорена выплатами компенсаций мне за моральный ущерб от Ваших буквальных трактовок. Я не нуждаюсь в утешениях от недостатков, которых не имею.

На языково-речевом этапе адресант выступает как языковая личность на своем вербально-семантическом уровне. Как построить фразу, если выбор ее характеристик уже сделан на когнитивном и прагматическом этапах? Мы используем правила синтаксиса, связываем слова, которые передают нужный нам смысл и взяты из концептуальных зон, выбранных ранее. Разумеется, остается свобода в выборе синонимов, коннотаций, всевозможных клише для выражения мыслей. Но это достаточно пассивная роль адресанта. Подлинная самоорганизация смысла на языково-речевом этапе есть организация в речевом произведении конкурирующего взаимодействия его актуального членения (АЧ) и его сверхфразового единства (СФЕ) [Пихтовникова 2012: 33]. СФЕ представляет собой синтактико-интонационное единство более высокого порядка, чем предложение. Связь может осуществляться без специальных лексических или грамматических средств простым присоединением по смыслу [Арнольд, 1990: 204]. Но во многих случаях СФЕ в тексте имеет четкие лексические и синтаксические признаки (см. далее).

Самоорганизация на языково-стилистическом уровне состоит в том, что СФЕ многократно «заставляет» при создании дискурса возвращаться к смыслу предшествующих фрагментов текста, проявляя тем самым их дополнительный смысл. В то же время актуальное членение линейно подает очередные части текста, отслеживая лишь фактуальную информацию и близкую каузальную связь. На этом синергетическом эффекте основаны сатирические коды, коды иносказания и речевые стратегии, например, в басне, рекламе (прагматический аспект), а также реализация когниции, находящейся в аттракторе. Таким образом, самоорганизация охватывает все основные лингвистические аспекты дискурса.

Суть самоорганизации на языково-стилистическом уровне можно также объяснить, исходя из принципа отрицательной обратной связи. Актуальное членение в тексте отражает силлогическую связность смыслов, обеспечивает план выражения. Силлогизм, как известно, не может выразить контекстные, подтекстовые смыслы (коды, художественные образы, иносказание); для этого еще необходимо, чтобы некоторые элементы текста отсылали читателя к предыдущим или последующим фрагментам того же или иного текста. Подобная переадресация одновременно содержит какое-то уточнение, смену точек зрения и т.п. В результате читатель, возвращаясь к указанному фрагменту текста, теперь оценивает его буквальный смысл как неудовлетворительный; отрицательная обратная связь способствует нахождению нового подтекстового смысла, адекватного замыслу автора текста.

Способы переадресации составляют «арсенал» СФЕ. Среди таких способов обычно выделяют: а) наличие в тексте анафор и катафор; б) наличие предложений/фраз с незавершенным смыслом; в) наличие лексических, синонимических и, вообще, семантических повторов [Добрускина, Берзон 1986].

Процесс взаимодействия АЧ и СФЕ в тексте в наибольшей степени поддается авторской перестройке в соответствии с его интенциями (это содержание аттрактора) и наименее связан с ограничениями дискурса (это содержание репеллера). Это дает основание считать выстраивание АЧ и СФЕ проявлением параметра порядка на языково-речевом уровне дискурса.

Универсальность синергетической парадигмы проявляется в ее плодотворном влиянии на современные лингвистические идеи. Инструментарий синергетики позволяет проследить в языке и речи множество эволюционных явлений на разных уровнях языковой и когнитивной систем. Междисциплинарная суть синергетики дает возможность взглянуть на изменчивые процессы в языках с системной, информационной, когнитивной точек зрения; при этом четко выявляется связь микроподхода к языку (синтаксис, семантика, словообразование) и макроподхода со стороны когнитивной мотивации языковых явлений. Эти подходы объединяются в их общем пространстве – нейроподобной сети, которая является структурой искусственного интеллекта и нашего сознания, и в которой возможны как фиксация языковых единиц, так и действие когнитивных мотивов в виде различных самоорганизованных процедур. Тем самым проясняется «загадка» взаимодействия языка и когниции и гибкость их самонастройки на реализацию наших коммуникативных интенций, в том числе, на создание речевых произведений.

Дискурс в аспекте информативности

Синергетический вектор исследования речевых жанров

Дискурс и метаметафора в синергетическом аспекте

МЕТАМЕТАФОРА: уточнення терміну та підходи до аналізу (на матеріалі україномовних та німецькомовних байок і притч)

Научный дискурс в свете основных положений синергетики

Самоорганизация речевого произведения в информационном аспекте

Лингвосинергетика: направления и перспективы

Мегоконцепт синергетика в общенаучной картине мира

Прагмастилистика дискурса в свете лингвосинергетической парадигмы

Синергетика композиции речевого произведения

Дискурс байки у синергетичному аспекті (на матеріалі української, російської та німецької байки)

Дискурс байки у синергетичному аспекті (на матеріалі англомовної прозової байки)

Дискурс притчі у синергетичному аспекті

Языковые фильтры: неравновесные состояния и развитие языка

Актуальное членение текста и проблема сохранения контекста и стиля при переводе

Лингвистические парадигмы и синергетика (на материале квантитативной лингвистики)

Направления лингвосинергетических разработок: синергетика и лингвистическая философия

Синергетическая парадигма в современной лингвистике

Эвристическая и интегрирующая роль синергетики в лингвистике

Синергетика в филологии – наука настоящего и будущего: перспектива изучения в университетах Украины

Витоки, основні положення, напрями і перспективи сучасної лінгвосинергетики (у науково-популярному викладі)

Інформаційно-синергетична модель англомовної детективної розповіді

Композиция и стиль фантастического рассказа Ся Цзя 百鬼夜行街 («Улица призраков»)

This page copyright © 2012-2019 L. Pikhtovnikova.